Опора-Созидание
Миллионеров в России больше, чем кажется, – около 10% населения, причем не только в Москве и Петербурге, но и в регионах. Многие богатые люди заявили, что свои капиталы они не передадут детям, а оставят на решение социальных проблем. Вероника Мисютина, руководитель направления социальных инициатив Центра устойчивого развития «Сколково», делится инсайтами своих исследований о филантропах
Вероника Мисютина – финансист, эксперт в области филантропии, социальных инвестиций и управления капиталом. Более 20 лет она консультировала международные бизнес- и личные проекты российских предпринимателей. Сейчас курирует исследовательские и образовательные программы в «Сколково» и участвует в разработке законодательства о благотворительности.
Она убеждена: время, когда социальные проекты считались чем-то маргинальным в деловой среде, прошло. Сегодня бизнес все чаще встраивает благотворительность и устойчивое развитие в свою стратегию – не ради пиара, а потому что видит реальный эффект от своих вложений.
– Когда я готовилась к интервью, меня мучило одно сомнение. С него и начну. Вы в Центре устойчивого развития «Сколково» уже много лет изучаете довольно узкую прослойку людей – владельцев капиталов, то есть богатых и очень богатых людей и их благотворительность. Это интервью же будут читать сотрудники и руководители НКО. Мне кажется, что у всех этих НКО, которых с каждым годом все больше и больше, крайне небольшой шанс попасть в поле зрение и достучаться до тех, кого вы исследуете.
– Отличное начало. Я думаю, что вы намеренно обостряете и упрощаете, потому что сразу два ваших предположения – стереотипы. Для начала нужно понять, что мы имеем в виду под «богатыми и очень богатыми» и действительно ли это узкая прослойка. В чем будем измерять?
– Давайте в миллиардах рублей, кажется, миллионами рублей уже никакое НКО не удивить.
– Если смотреть на данные Росстата, средняя зарплата по стране почти 100 000 рублей. В индустрии управления капиталы принято считать ликвидными финансовыми активами. Порог там условный миллион долларов, который позволяет стать клиентом Private Banking (персональное банковское обслуживание. – Ред.).
Когда мы еще до COVID-19 считали распределение богатства по стране, мы смотрели не только на статистику по финансовым активам, но и, например, на недвижимость и дорогие автомобили. Тогда в исследовании «География богатства. Оценка численности миллионеров в России» у нас получились определенные кластеры, где концентрируются состоятельные люди.
Это не только Москва и Санкт-Петербург, но и Свердловская и Новосибирские области, а также «регионы скрытого богатства», к которым мы отнесли Краснодарский и Ставропольский край и Ростовскую область. И это не все. Мы выделили также регионы мегакорпораций (ХМАО, ЯНАО, Якутия, Сахалинская область), территории опережающего развития (Калининград, Приморье, Крым) и любопытный кластер «Волжский гедонизм» – это Самарская и Саратовская область, где у владельцев капиталов к люксовому автомобилю обычно прилагается еще и мощный катер. Получается не такая уж узкая прослойка людей. Около 10% населения России.
Не все НКО готовы работать с донорами-миллионерами
– Хорошо, один стереотип развенчан. А как насчет НКО, которые хотят пробиться и получить поддержку владельцев капиталов?
– А все ли наши НКО готовы работать с такими донорами и такими деньгами? Во-первых, не так уж у нас и много НКО. Если мы не говорим формалистски о статистике зарегистрированных юридических лиц в форме некоммерческих организаций, а о системно работающих профессиональных НКО. Во-вторых, качество фандрайзинга. С чем придет НКО к состоятельному человеку? И этика, и методы фандрайзинга в целом по сектору имеют большой потенциал развития.
– Выходит, понимая, где «водятся» и чего хотят миллиардеры, НКО могут лучше сформулировать предложение и тем самым получить надежного крупного донора для решения социальных проблем?
– Да. И еще можно понять, что финансирование НКО – не единственный инструмент социального воздействия, который используют владельцы капиталов.
– А какие инструменты еще пользуется популярностью?
– Личная благотворительность от человека к человеку. Как правило, это делается непублично и такой формат предпочитают люди определенного психотипа. Но я не перестаю удивляться, что весьма влиятельные люди, живущие, как кажется со стороны, в башне из слоновой кости, – берут под патронаж семьи, читают письма и обращения, которые приходят к ним через бизнес, или через благотворительные фонды, или в личных сообщениях. Помогают не только деньгами, но имуществом, оплатой образования или операции ребенку и т.п.
Очень популярно менторство, когда состоявшийся успешный предприниматель помогает начинающему. Я вижу, что это естественная потребность передавать знания.
Вообще, для предпринимателей основной канал социального воздействия на людей – это их бизнес и инвестиции. Для того чтобы произошли большие социальные изменения, на которые есть запрос и в России, и в мире, в каждый продукт и каждую услугу бизнеса на территории должен вкладываться социальный компонент (подробнее о стратегиях импакт-инвестиций и соцпредпринимательства, с разбором моделей КСО и типами соцпроектов – здесь; почему так происходит).
Бизнес с социальной компонентой – уже не фриковатость, а мейнстрим
– Это мы о каком-то совсем другом мире говорим. Да, бизнес во всем мире говорит об ESG, но очень часто, если заглянуть под капот, там просто приложение к финансовому отчету, которое влияет на котировки акций.
– Да, как вишенка на торте. Но все чаще бывает и по-другому. Посмотрите на «Яндекс», который дал возможность работать водителям с нарушениями слуха. Круто же! Или адаптация всех сервисов, приложений, веб-сайтов…
– Но «Яндекс» – гигант. Также как VK, Ozon, Т-банк, «Лемана ПРО» и т.д…
– Постойте, у нас масса примеров, когда вот такие очень укорененные на территории малые и средние бизнесы не декларируют, но реализуют решения, исходя из потребностей и особенностей локальности. «Обсервер» в Калининграде с программой ранней реабилитации и трудоустройством людей с инвалидностью, дагестанская клиника «Кидней» с видением системы нефрологической помощи в республике, девелоперская компания «Весна» из Челябинска с системным подходом к развитию благополучия в городе, «Высшая школа гастрономии» в Красноярске и «Белый мыс» в Геленджике, Тужа и Коломенский Посад… Можно долго перечислять проекты наших выпускников. Дипломная работа в Executive MBA, программы для самых состоявшихся и состоятельных людей, заключается в импакт-проекте.
– И как студенты реагируют?
– Кто-то пыхтит и сопротивляется, ругается «опять вы нас загоняете в благотворительность». Но есть и те, кто «а что, так можно было?». Кто давно хотел и наконец получил мандат, разрешение, что бизнес с социальной компонентой – это не фриковатость, а норма, очень даже мейнстрим.
– То есть и в исследованиях, и на практике вы видите, что у владельцев бизнеса есть запрос на социальное воздействие?
– Абсолютно точно есть запрос на пользу для общества. Многие богатые люди публично заявили, что свои капиталы они не передадут детям, а оставят на решение социальных проблем.
НКО, бизнесу и чиновникам остро не хватает регулярного общения
– И тут снова я хочу встать на позицию амбассадора НКО. У бизнесменов есть запрос на решение социальных проблем, но и у НКО же есть технологии решения, методики. Почему бы просто не пойти и не поддержать эффективную НКО?
– НКО, даже самая большая и самая профессиональная, все равно меньше проблемы, которую она решает. И недостаточно просто дать денег, даже очень много денег фонду, должны рождаться совместное видение, представления, совместное целеполагание о том, как должна выглядеть система работы на том или ином направлении.
– Кажется, тут не обойтись без государства.
– До того как мы добавим к этому государство, сначала должна появиться локальность.
– То есть отталкиваться надо не от проблемы, а от территории, локальных запросов?
– Обязательно от территории. У нас большая страна с очень разными региональными особенностями и задачами. Проблема бездомных животных в Якутии и на юге России – это разные проблемы, которые требуют разной системы помощи.
Для начала нужно созвать круглый стол, где все могли бы собраться и обсудить, и выработать общее видение. Я говорю «круглый стол», как общее место для настоящего диалога, а не вот эти круглые столы, где все формально собрались, сделали по докладу и разошлись. Наши программы в «Сколково», где мы смешиваем в рабочих группах представителей бизнеса и НКО и они вынуждены работать вместе, думать друг о друге, сонастраиваться – тоже такие «круглые столы». Но о каком общем видении НКО и бизнеса мы сейчас говорим, если даже НКО из одного региона, работающие над одной проблемой, не только не имеют общего видения, но даже не знакомы друг с другом?
– Есть же проблемы, в которых НКО между собой смогли договориться. «Аутизм регионы» в сфере помощи детям с аутизмом или «Дети-бабочки», помогающие детям с буллезным эпидермолизом, – по всей стране общий стандарт, подход к решению.
– Да, в отдельных направлениях движемся к этому медленно, но верно. Нам нужна общая, всеми разделяемая теория изменений.
С Фондом президентских грантов мы проводили опрос среди победителей конкурса проектов – участников интенсива в «Сколково» и среди региональных чиновников, ответственных за поддержку НКО. Мы сверили результаты и выяснилось, что все отмечают острый дефицит регулярного общения, как формализованного, так и неформализованного.
Благодаритель, инвестор и светские люди – психотипы российских филантропов
– Вы сейчас работаете над исследованием «портрет филантропа». Расскажите о предварительных результатах.
– Да, только получается не один портрет, а галерея портретов – психотипов, мотиваций. Предыдущее такое исследование мы делали почти 10 лет и 5 лет назад. За эти годы многое изменилось, мы видим, как развивается наука и в том числе генетика. Есть гипотеза, что альтруистичность людей в значительной степени детерминирована генотипом.
– Генотип-то мы со стороны распознать не можем. Хочется, знаете, такой портрет – мужчина, 50 лет, ест в таком-то ресторане на Патриках, яхту швартует на таком-то причале. Чтобы если встретишь – сразу узнать.
– На конференции «Белые ночи фандрайзинга» в презентации мы представляли один из психотипов, собрав в один портрет характеристики реальных крупных доноров. Получился тип благодарителя – человека, который поддерживает такого типа организации, которые повлияли лично на него или на близких ему людей, например университет, который дал путевку в жизнь.
Другой тип донора – инвестор. Такие люди любят цифры, ждут социальный возврат на инвестиции, хотят знать, какие статистические данные, экспертные мнения и исследования используются для принятия решений. Предпочитают, чтобы бизнесовый результат совпадал с результатом социальным. Например, в условиях Крайнего Севера, если заболеет квалифицированный сотрудник, вы ему замену быстро не найдете. Поэтому есть прямой бизнесовый смысл заниматься профилактикой заболевания.
– Угу. Только сам этот бизнес может еще и быть причиной этих заболеваний, которые потом профилактирует у своих сотрудников. Иногда мне кажется, что самым социально ответственным решением для бизнеса будет закрыть его. Особенно сейчас, во времена экономики потребления, когда производится огромное количество одноразовой бессмысленной «фигни».
– Это довольно любопытный разговор. Производство и потребление «фигни» – это только верхний слой. За ним в глубине стоит вопрос в принципе ограничения себя. Можем ли мы решить проблемы города, страны, общества через отказ от чего-то? И в какой форме? Мы рассуждали об этом после пандемии COVID-19, когда встал вопрос о возвращении международных модулей обучения. Нужны ли они, когда все научились жить онлайн? Это дополнительные расходы, время, любой перелет – углеродный след. Конечно, чтобы не было углеродного следа, нужно вообще не летать. Мы тогда поняли, что опыт, который дают выездные модули, невозможно ничем заменить, но все поездки следуют планировать с учетом специальных программ для минимизации углеродного следа.
– Возвращаясь к портрету. Кто там еще есть помимо таких рациональных меценатов?
– Светские люди. Им интересно с кем-то познакомиться или хорошо провести время. Они прекрасные информационные агенты для НКО. Они и сами готовы давать деньги, правда, обычно не очень системно и много.
Есть чистые альтруисты, кто помогает по соображениям морали, для некоторых это прямо-таки физическая потребность. Такие действуют, как правило, анонимно. Отдельная история – это представители династий.
Религиозные семьи поддерживают свой приход из поколения в поколение
– Благотворительность передается по наследству?
– Уже есть семьи, где у руля бизнеса стоит второе или даже третье поколение. Но в целом традиции преемственности и в контексте капиталов, и в контексте благотворительности пока в современной России не сформировались. Сейчас вообще картина будущего многих бизнесов под вопросом. Но если смотреть на международные исследования, то там видно, когда происходит смена поколения в управлении бизнесом, то происходит прирост социальных усилий.
– Ого! Я думала, наоборот, следующие приходят, режут косты…
– Наоборот, они хотят утвердиться, расположить к себе сотрудников, местных жителей и деловых партнеров. Особенно это видно в сельском хозяйстве, даже в России уже есть такие примеры. Но если говорить о том, что вот в семье мама и папа поддерживали одно НКО, а потом и их дети поддерживают традицию – такого нет. Тут у каждого свои личные темы, вопросы, которые волнуют и на которые готовы выделять деньги. Исключение – религиозные семьи, которые поддерживают приход или общину.
Тут два направления работы для НКО можно выделить. Фандрайзинговые продукты и коммуникации – не «один размер» для всех типов доноров. Развитие отношений с молодыми членами семей крупных доноров – не так-то просто оказалось найти семейные волонтерские программы, как, например, в мастерских у фонда «Второе дыхание» для бабушек-внуков.
– А как дела обстоят с «Клятвой дарения»? Многие ли готовы к ней присоединиться?
– Это только одна из инициатив, на самом деле их много – когда состоятельные люди обещают передать все или большую часть своих капиталов на общественные нужды. Мне очень всё это нравится, и люди присоединяются к этому движению, как минимум, публично делают такие заявления.
А дальше это уже вопрос юридической организации в каждом конкретном случае: где-то создаются трасты и фонды, которые управляют наследством и отчисляют фиксированную оговоренную часть прибыли на благотворительность, где-то сразу в пользу НКО передаются капиталы. Многие из тех, кто заявил о намерении присоединиться к «Клятве дарения», еще живы, и мы еще не можем оценить, как это реализуется на практике.
Зоофондам нужно объединиться и внести фактор бездомных животных в индекс благополучия городов
– Так как нас читают практикующие руководители и фандрайзеры, нам все-таки никуда не уйти от советов… «делай раз, делай два». Есть ли способ отвечать на модный сейчас вопрос «А зачем мне это?». Меня лично такой вопрос ставит в тупик, как будто лбом в стену стучусь. Всякие модные коучи сейчас учат задавать этот вопрос всегда и по любому поводу…
– Это смотря как спросить. В целом это же вопрос про результативность и эффективность. Люди не всегда готовятся к встречам, изучают доступную информацию, отчетность и стратегии компании – а там столько всего интересного можно найти! И, конечно, в таком случае может быть необходимо поставить вопрос ребром.
– Готовиться ко встречам – это хороший совет, кстати, принимается.
– Нужно как-то оценивать и проблему, и свой вклад. Иначе, получается, мы предлагаем поверить нам на слово. Абсолютные цифры, кстати, могут не нести никакой информации. Вот, скажем, приходит НКО, которая помогает бездомным животным, к бизнесу по производству обуви. Действительно, какие у них пересечения? Почему бизнес должен подключиться к решению проблемы бездомных животных? Если мы скажем, у нас столько-то кошек и столько-то собак. И что?
По-хорошему, нужно НКО объединиться и внести фактор бездомных животных в индекс благополучия городов. И вот тогда мы уже вместе решаем общую проблему качества жизни в нашем городе, на нашей территории.
– Проводить оценку – тоже хороший совет. У вас же в «Сколково» есть целый набор инструментов для оценки.
– Я горжусь, что мы не просто про оценку говорим, но мы прям ее операционализируем: у нас есть публичная база данных инструментов оценки – наш импакт-навигатор и есть наш разговорчивый чат-бот Грета, который позволяет из всего многообразия подобрать подходящий инструмент под конкретную задачу.
Но важно сказать, что я за оценку, но против избыточных требований к НКО, которые выдвигаются со стороны бизнеса и грантодателей. Должна быть общая теория изменений, целеполагание, и, соответственно, оценка работы каждой НКО должна складываться в общую систему оценки изменений.
– Что могут сделать НКО, чтобы помочь бизнесу и владельцам капитала упростить их участие в благотворительности и социальных изменениях? Как-то институционально повлиять?
– Мы, Школа управления «Сколково», сами НКО. Что мы можем? Создавать среду для совместной амбиции, видения, целеполагания. Для синхронизации усилий, общих данных для принятия решений, коммуникаций. Объединять.
Источник: Милосердие.ру
